На земле в Дании мы пробудем лишь час, Фрэнк. Но я несу обязательства перед французским правительством, перед датским правительством и перед собственным правительством за твою доставку в Швецию под арестом и должна позаботиться, чтобы ты не сбежал. Ну, могу тебя уверить, что шведские тюрьмы и места заключения ты найдешь весьма несхожими с французскими. Мы склонны думать, что с нашими заключенными обращаются гуманно.
Но позволь мне поведать вот что, Фрэнк: я вооружена. Черстен вооружена. Мы обе виртуозно владеем оружием. Если ты попытаешься сбежать, мы будем вынуждены стрелять. А если мы будем стрелять в тебя, Фрэнк, мы тебя убьем. Это тебе ясно?
Все это было сказано спокойно и без напора – таким тоном, каким подсказывают дорогу чужаку – с желанием помочь, но без дружелюбия. Она открыла большую сумку, которую несла на плечевой лямке. Среди содержимого выделялся полуавтоматический пистолет 45-го калибра.
Я поглядел на инспектора Берглунд. Та с ангельской улыбкой похлопала по собственной сумочке.
– Да, ясно, – сказал я.
На самом деле я думал, что она блефует. Ни одна из моих очаровательных пленительниц не производила на меня впечатления Энни Оукли.
Инспектор Лундстрём повернулась к служащей за билетной стойкой:
– Мы готовы.
Кивнув, девушка позвала из комнаты позади себя другого работника – молодого человека. Он проводил нас через кабинет позади стойки, через багажную зону, через служебную зону к трапу самолета.
Если бы не мой потрепанный вид, мы казались бы всего-навсего тремя обычными пассажирами. А судя по отсутствию интереса к моей наружности, меня, вероятно, сочли просто очередным хиппи.
Перед посадкой в Копенгагене нас покормили в самолете. Эта обычная скудная авиарейсовая, но вкусно приготовленная еда стала моей первой приличной трапезой с момента заключения в тюрьму. Для меня она выглядела восхитительным пиршеством, и я не без труда заставил себя отказаться, когда мои конвоиры любезно предложили мне свои порции.
В Дании мы простояли дольше, чем ожидалось, – два часа. Две молодые сотрудницы полиции тут же отвели меня в один из ресторанов терминала, заказав обильный ланч на троих, хотя я и был твердо уверен, что успеть проголодаться они никак не могли. Я чувствовал, что это исключительно попытка утолить мой волчий голод, но протестовать не стал. А перед повторной посадкой в самолет они купили мне несколько шоколадок и англоязычных журналов.
...Если ты попытаешься сбежать, мы будем вынуждены стрелять. А если мы будем стрелять в тебя, Фрэнк, мы тебя убьем.
Во время путешествия они относились ко мне скорее как к другу, чем арестанту. Настояли, чтобы я звал их по именам и на ты. Они беседовали со мной как друзья, интересуясь моей семьей, моими симпатиями и антипатиями и тому подобными общими вещами. Мою криминальную карьеру они затронули лишь мимоходом, да и то лишь затем, чтобы спросить о жутких условиях в Перпиньянской тюрьме. Я с удивлением узнал, что просидел в этой адской дыре всего шесть месяцев. Я утратил счет времени напрочь.
– Тебе, как иностранцу, УДО не полагается, но судье было предоставлено право на свое усмотрение сократить твой срок, и он на это пошел, – пояснила Ян.
И я вдруг проникся благодарностью к суровому юристу, вынесшему мне приговор. Узнав, что отсидел всего шесть месяцев, я понял, что весь год в Перпиньяне не выдержал бы. Это удавалась лишь считаным узникам.
Воздушное судно приземлилось в Мальмё, Швеции, через тридцать минут после вылета из Копенгагена. К моему изумлению, в Мальмё мы высадились, забрали свой багаж, и Ян с Черстен повели меня к полицейской машине с цветографической разметкой – шведской версии патрульного автомобиля, – припаркованной на стоянке терминала. За рулем сидел офицер в мундире. Он помог нам погрузить чемоданы – вообще-то чемоданы девушек, потому что у меня никакого имущества не было – в багажник, после чего повез нас в отделение полиции села Клиппан неподалёку от Мальмё.
Клиппанское отделение, больше напоминавшее причудливую старинную таверну, чем участок полиции, меня заинтриговало. Нас встретил улыбающийся сержант с румяным лицом, поприветствовав Ян и Черстен по-шведски, а меня по-английски с чуть уловимым акцентом. Руку он мне пожал, будто дорогому гостю.
– Я ждал вас, мистер Абигнейл. Все ваши бумаги здесь.
– Сержант, Фрэнку нужен врач, – сказала Ян по-английски. – Боюсь, он очень болен и нуждается в немедленной медицинской помощи.
Было уже около 9 вечера, но сержант лишь кивнул.
– Сию секунду, инспектор Лундстрём. – Он жестом подозвал молодого полицейского, стоявшего в сторонке, наблюдая за происходящим. – Карл, будь добр, отведи заключенного в его комнату.
– Ja, min herre. Следуйте за мной, пожалуйста, – широко улыбнулся он мне.
Я последовал за ним в состоянии легкого шока. Если в Швеции так обращаются с преступниками, то какого же обхождения удостаиваются честные люди?
Он провел меня через коридор к большой деревянной двери, отпер ее, открыл и отступил в сторону, пропуская меня внутрь. Переступив порог, я был просто потрясен. Это была не камера, а настоящие апартаменты – огромная, просторная комната с большим панорамным окном, из которого открывался роскошный вид на село, широкой кроватью с резными изголовьем и изножьем, с цветным покрывалом, деревенской мебелью и отдельной ванной, где имелись и ванна, и душ. Стены украшали репродукции живописных сцен из прошлого Швеции, а со вкусом выбранные портьеры, в данный момент раздвинутые, обеспечивали приватность от любопытных взглядов извне.