Поймай меня, если сможешь - Страница 75

Нашим местом назначения был Париж. Подняв меня на ноги, жандармы распростились с дамами и выволокли меня с поезда. Но прежде я тоже сказал свое «прощай».

Когда меня уже выводили из дверей купе, я, вывернув голову, сладострастно ухмыльнулся троим молодым учительницам.

– Передайте всем привет в Филли от меня, – выговорил я с безупречным бронкским выговором.

Выражения их лиц вернули моему скукожившемуся эго толику уверенности.

Меня отвезли в парижскую тюрьму préfecture de police, передав préfet de police – дородному лысеющему человеку с лоснящимися брылями и холодным, беспощадным взглядом. И тем не менее при виде меня этот взгляд выказал шок и отвращение, и префект незамедлительно взялся за исправление моего вида. Полицейский сопроводил меня в душ, и когда я отскреб с себя наслоения грязи дочиста, был призван цирюльник из числа заключенных, чтобы сбрить мою бороду и обкорнать гриву. Затем меня отконвоировали в камеру – на самом деле тесную и аскетичную, но по сравнению с моим предыдущим обиталищем казавшуюся апартаментами люкс.

Там имелась узкая железная койка с пролежанным матрасом и грубыми, но чистыми простынями, крошечный умывальник и самый взаправдашний туалет. А еще свет, выключавшийся снаружи.

– Можешь читать до девяти. Потом свет выключается, – уведомил меня страж.

Читать мне было нечего.

– Послушайте, я болен, – сказал я. – Можно мне повидать доктора, пожалуйста?

– Я спрошу.

Вернулся он часом позже, держа поднос с миской с жидким рагу, батончиком хлеба и емкостью с кофе.

– Доктора нет. Сожалею. – По-моему, последнее он сказал вполне искренне.

Рагу, где попадались кусочки мяса, показалось мне настоящим пиршеством. На деле же эта скудная трапеза оказалась слишком тяжелой для моего желудка, отвыкшего от обильного угощения. Не прошло и часа после еды, как я все выблевал обратно.

Я все еще не знал, что меня ждет. Не знал, привезли ли меня в Париж для нового суда, отбыл ли я свой срок здесь или меня передадут какому-нибудь другому правительству. Все мои расспросы наталкивались на категорический отказ.

Однако в Париже я не задержался. На следующее утро после завтрака кофе, хлебом и сыром, который мне удалось удержать в желудке, меня вывели из камеры, снова сковав по рукам и ногам, как дикого зверя. Пара жандармов усадили меня в фургон с окошками, приковав ноги цепью к болту в полу, и повезли по маршруту, который я скоро узнал. Мы направлялись в аэропорт Орли.

В аэропорту меня вывели из фургона и отконвоировали через терминал к служебной стойке Скандинавских авиалиний. Мое продвижение по терминалу привлекало максимум внимания; люди даже выходили из кафе и баров, чтобы поглазеть, как я шаркаю мимо, звеня кандалами.

Я узнал одну служащую, сидевшую за стойкой SAS. Однажды она обналичила для меня фальшивый чек, уж и не помню, на какую сумму. Если она и узнала меня, то не повела и бровью. Впрочем, чек она приняла у крепкого человека фунтов двухсот, загорелого и здорового. А кандальник перед ней был больным, мертвенно-бледным скелетом, согбенным и с ввалившимися глазами. На самом деле, едва бросив на меня взгляд, она тут же отвела глаза.

– Послушайте, вам же никакого вреда не будет, если вы мне скажете, что происходит, – умолял я жандармов, озиравших людской поток поблизости от билетной стойки.

– Ждем шведскую полицию, – отрывисто бросил один из них. – А теперь заткнись и больше с нами не заговаривай.

Внезапно перед ним остановилась миниатюрная, хорошо сложенная молодая женщина с длинными белокурыми волосами и лучезарными голубыми глазами, элегантно одетая в голубой костюм и плащ модного кроя. Под мышкой у нее была тоненькая кожаная сумка. У нее за спиной маячила более юная и высокая валькирия в сходном облачении, тоже державшая под мышкой сумку.

– Это Фрэнк Абигнейл? – осведомилась меньшая у жандарма слева от меня.

Тот закрыл меня, выставив ладонь.

– Не ваше дело, – огрызнулся он. – Как бы то ни было, посетителей к нему не допускают. Если этот человек ваш приятель, говорить вам с ним запрещено.

Сверкнув голубыми глазами, она расправила узкие плечики.

– Я говорю с вами, офицер, и снимите с него эти цепи, живо! – повелительным тоном бросила она. А потом улыбнулась, устремив на меня теплый взгляд. Черты ее смягчились. – Вы ведь Фрэнк Абигнейл, не так ли? – спросила она на безупречном английском. – Можно звать вас просто Фрэнк и на ты?

X. Фрэнк Абигнейл сбежал!

Оба жандарма оцепенели от изумления – двое матерых медведей, которым вдруг бросил вызов бурундучок. Я и сам воззрился, разинув рот, на это очаровательное создание, потребовавшее, чтобы меня освободили от цепей, и решительно настроенное отобрать меня у палачей.

Протянув изящную ладонь, она положила ее мне на запястье.

– Я инспектор шведской полиции Ян Лундстрём, национальная полиция. А это, – указала она на красивую девушку позади, – мой помощник инспектор Черстен Берглунд, и мы прибыли сопроводить вас в Швецию, где, как вам наверняка известно, вы предстанете перед уголовным судом.

Произнося все это, она извлекла из кармана небольшой кожаный бумажник и открыла его, чтобы продемонстрировать французским офицерам свои документы и золотой значок.

Один жандарм озадаченно поглядел на напарника. Второй достал стопку бумаг.

– Он ее пленник, – развел он руками. – Снимай цепи.

С меня сняли кандалы. Толпа зааплодировала, сопровождая овации свистом и топотом ног. Инспектор Лундстрём отвела меня в сторонку:

– Хочу, чтобы ты понял кое-что абсолютно четко, Фрэнк. В Швеции мы обычно не пользуемся наручниками и другими средствами ограничения свободы. Я лично их никогда не беру. И во время пути твоя свобода никак не будет ограничена. Но в Дании нас ждет пересадка, и моей стране пришлось внести залог, чтобы гарантировать нам следование через ее территорию. Это нормальная практика в подобных случаях.