Поймай меня, если сможешь - Страница 77

– Надеюсь, вы скоро поправитесь, min herre, – сказал Карл по-английски с акцентом, прежде чем закрыть дверь.

– Спасибо, – ответил я, не зная, что еще сказать, хотя слова так и рвались из груди.

После его ухода я осмотрел комнату повнимательнее. Окна из толстого витринного стекла не открывались, да и дверь изнутри открыть было невозможно, но это роли не играло. Бежать из этой тюрьмы я и не думал. Но поспать в постели мне в ту ночь не довелось. Через несколько минут дверь снова открылась, впустив Ян и лысеющего, дружелюбного и очень искусного врача.

– Разденьтесь, пожалуйста, – велел он по-английски.

Я заколебался, но Ян не выказала намерения удалиться, так что я стащил с себя скудную одежонку, искренне стыдясь своей наготы перед ней. Однако ее лицо не выразило ничего, кроме озабоченности. Для шведов нагота, как я узнал, сексуальна лишь при определенных обстоятельствах.

Врач тыкал, колол, смотрел и слушал с помощью различных инструментов, выстукивал, ощупывал и надавливал, и все это в молчании, прежде чем отложил инструменты и стетоскоп и кивнул.

– Этот человек страдает крайним истощением и авитаминозом, но что хуже всего, у него, по моему мнению, двусторонняя пневмония, – резюмировал он. – Я предлагаю вызвать машину «Скорой помощи», инспектор.

– Да, доктор, – и Ян выбежала из комнаты.

Через тридцать минут меня отконвоировали в частную палату в маленькой, чистенькой больнице. Я выздоравливал там месяц, и у моей двери постоянно дежурил полицейский в форме, но он казался скорее компаньоном, чем стражем. Каждый день меня навещали Ян или Черстен, сержант или Карл, и каждый раз они что-нибудь приносили – букет, сладости, журнал или какой-нибудь другой гостинец.

И за время пребывания в больнице меня ни разу не допрашивали по поводу вменяемых мне преступлений и даже не упоминали о предстоящем суде или выдвинутых против меня обвинениях.

В «камеру» меня вернули в конце месяца, перед ланчем, и в полдень Карл принес мне меню.

– Кухни у нас нет, – извиняющимся тоном пояснил он. – Вы можете заказать, что пожелаете, и мы принесем из кафе. Там готовят очень хорошо, я вас уверяю.

Он был прав. Уже через месяц мой вес снова подползал к двум сотням фунтов.

...

Бежать из этой тюрьмы я и не думал.

На следующий день после моей выписки из больницы Ян наведалась ко мне в сопровождении худого мужчины с оживленным лицом.

– Я инспектор Ян Лундстрём из Шведской национальной полиции, – официальным тоном объявила она. – Я обязана сообщить вам, что вы будете содержаться здесь в течение определенного времени, а также обязана допросить вас. Это священник, он будет играть роль переводчика. Он безупречно говорит по-английски и знаком со всеми вашими американскими сленговыми выражениями и идиомами.

Я был ошеломлен.

– Ой, да брось, Ян, ты сама говоришь по-английски без изъяна! – запротестовал я. – Что это значит?

– Шведский закон требует, чтобы при допросе заключенного, являющегося иностранцем, присутствовал переводчик, свободно владеющий его родным языком, – корректным тоном пояснила Ян, словно видела меня впервые в жизни. – Закон также гласит, что вы имеете право на адвоката, и адвокат должен присутствовать при каждом допросе. Поскольку у вас нет средств на оплату адвоката, правительство Швеции назначило вам защитника. Ее зовут Эльса Кристианссон, и сегодня позднее она встретится с вами. Все ли сказанное мной вы поняли?

– Прекрасно понял, – ответил я.

– Тогда увидимся завтра, – с этими словами она удалилась.

Часом позже раздался стук в дверь, и она открылась. Пришел один из надзирателей с моим ужином, обильным и вкусным, расположив его на сервировочном столике, будто официант, а не тюремщик.

Вернувшись забрать посуду, он мне широко улыбнулся:

– Не хотите ли погулять? Только по зданию, пока я делаю обход. Мне пришло в голову, что вы могли подустать от сидения в четырех стенах.

Я вместе с ним сходил на кухню, где официант соседнего ресторана забрал у него поднос и грязную посуду. На самом деле кухней это назвать было трудно – просто укромный уголок, где стражники могли сварить себе кофе. Потом он устроил мне экскурсию по тюрьме – двухэтажному зданию, где размещалось всего двадцать заключенных. У каждой камеры он стучал, прежде чем открыть дверь, радушно здоровался с ее обитателем и интересовался его нуждами. И весело желал каждому доброй ночи, прежде чем закрыть и запереть дверь.

Когда я вернулся в свою камеру, там уже дожидалась меня Эльса Кристианссон, как и переводчик – преподобный Карл Грэк. Его присутствие озадачило меня, пока он не объяснил, что миссис Кристианссон совсем не говорит по-английски. Да и терять время на расспросы о моем деле она не стала. Просто подтвердила факт знакомства, после чего сообщила, что будет здесь завтра утром, когда Ян возобновит допрос.

Профессиональные качества этой высокой, миловидной женщины лет сорока, безмятежной и любезной, внушали мне опасения, но средств для найма адвоката по своему вкусу у меня не было. Французская полиция конфисковала все мои активы во Франции – во всяком случае, так я предполагал. После ареста и во время заключения мне о наворованном даже не напоминали, а после освобождения и подавно никаких денег не вернули. А здесь, в Швеции, я был лишен возможности позаимствовать средства из своих многочисленных заначек.

Ян явилась назавтра с утра вместе с миссис Кристианссон и херре Грэком. Она тотчас же приступила к расспросам о моей криминальной деятельности в Швеции, причем священник переводил ее вопросы для миссис Кристианссон, сидевшей молча и только кивавшей время от времени.