– Доктор, не забудьте перед уходом с дежурства подписать мне карточки, – сказала она.
– Э-э, ага, ладно, подготовьте их для меня, – отозвался я.
Подойдя к столу дежурной, я поглядел на стопку собранных для меня карт. Там было по карте для каждого пациента, где указывались лекарства, которые им давали, время, фамилии медсестер и интернов, проводивших лечение, и инструкции лечащих врачей.
– Вот здесь, – подсказала медсестра, указав на пробел на карте напротив комментариев старшего ординатора.
Я обратил внимание, что другие врачи писали на латыни. Или на греческом. А может, это был их нормальный почерк. Во всяком случае, я не мог разобрать ни слова.
И черт меня подери, если я хотел, чтобы кто-нибудь разобрал хоть слово из написанного мной. Так что в каждом случае я начертал какие-то иероглифы через всю карту и расписался столь же неразборчиво.
– Держите, мисс Мерфи, – проговорил я, возвращая карты. – Заметьте, я поставил вам «отлично».
Она рассмеялась. Я частенько вызывал смех во время последующих дежурств своими остротами, легкомысленным с виду подходом к серьезным материям и дурацкими выходками. К примеру, рано утром ко мне обратился акушер по поводу одной из своих пациенток – роженицы на стадии потуг.
– Не хотите ли вымыть руки и поглядеть? – предложил он. – По-моему, будет тройня.
– Нет, но позабочусь, чтобы у вас было достаточно кипятка и уйма чистых тряпок, – поддел я его. Даже он счел это уморительным.
Но я понимал, что ступаю по тонкому льду, и около 2:30 утра в конце моей первой недели лед дал трещину.
– Доктор Уильямс! В палату «Скорой помощи», пожалуйста. Доктор Уильямс! В палату «Скорой помощи», пожалуйста.
До сих пор мне удавалось обходить палату «Скорой помощи» стороной, и наш уговор с Колтером не предусматривал, что мне придется иметь дело с экстренными ситуациями. В «Скорой» должен быть свой врач. Так я предполагал. Я ненавижу вид крови. Даже от капельки меня начинает мутить. Однажды я проходил мимо приемного покоя «Скорой», куда доставили жертву аварии. Мужчина был весь в крови и стонал, а я поспешил в ближайший туалет, где меня и стошнило.
А теперь в «Скорую» вызывали меня. Я понимал, что не смогу отговориться тем, что не слышал вызова – я как раз разговаривал с двумя медсестрами, когда громкоговоритель рявкнул это сообщение, но по пути мешкал, как только мог.
Сначала воспользовался туалетом. Потом лестницей вместо лифта. Я понимал, что моя медлительность может причинить вред тому, кто нуждался в медицинской помощи, но если бы я ринулся в приемный покой очертя голову, то мог бы причинить еще больше вреда. Придя, я бы не знал, что делать. Особенно если у пациента кровотечение.
К счастью, это оказалось не так. Поступил парнишка лет тринадцати. Приподнявшись на локтях, он с бледным лицом смотрел на троих интернов, сгрудившихся вокруг него. Как только я переступил порог, интерны поглядели на меня.
– Итак, что у нас здесь? – осведомился я.
– Похоже, простой перелом большой берцовой, дюймах в пяти ниже коленной чашечки, – сообщил старший интерн доктор Холлис Картер. – Мы как раз собирались сделать рентген. Если не обнаружится ничего более серьезного, я за то, чтобы наложить ему гипсовую повязку-сапожок и отправить домой.
Я поглядел на Карла Фарнсуорта и Сэма Байса – двух других интернов.
– Доктор Фарнсуорт?
– Поддерживаю, доктор, – кивнул тот. – Может, даже и перелома нет.
– Ваше мнение, доктор Байс?
– По-моему, ничего больше, – сказал он.
– Что ж, джентльмены, похоже, вы вполне обойдетесь без меня. Продолжайте, – изрек я и удалился.
Позже я узнал, что парнишка сломал кость голени, но в тот момент я мог бы запросто подумать, что ему нужны очки.
В последующие ночи у меня были и другие вызовы в приемный покой «Скорой», и всякий раз я позволял интернам сладить с ситуацией без моего вмешательства. Я входил, опрашивал их на предмет заболевания или травмы, а потом интересовался у первого, какое лечение он рекомендует. Выслушав, справлялся у одного или обоих оставшихся интернов, обычно присутствовавших здесь же. Если он или они поддерживали первого, я авторитетно кивал и говорил: «Хорошо, доктор. Приступайте».
...Я влюбился в свою роль врача. Я наслаждался ею почти так же, как своей ипостасью пилота гражданской авиации.
Я не знал, насколько мой подход в подобных случаях устраивает интернов, но довольно скоро это выяснил. Они были в восторге.
– Они считают тебя классным, Фрэнк, – сообщила Бренда. – Особенно доктор Картер считает тебя забойным. Я слышала, как он говорил каким-то друзьям, приехавшим к нему из Мейкона, как ты наконец-то дал ему настоящую практику, что ты просто входишь, выслушиваешь его комментарии по поводу ситуации и позволяешь ему продолжать. Он говорит, ты дал ему почувствовать себя практикующим врачом.
– Да я просто лодырь, – улыбнулся я.
Но после первой смены я понял, что без помощи мне не обойтись. Нашел карманный словарик медицинских терминов, и с этого момента, едва услышав от интернов или медсестер упоминание непонятного мне слова или фразы, выскальзывал на необставленный седьмой этаж, заходил в один из пустых бельевых шкафов и смотрел нужное слово или слова. Порой я проводил в шкафу минут пятнадцать – двадцать, просто листая словарь.
Когда уже настала, как я считал, моя последняя ночь под личиной старшего ординатора, меня настиг Колтер.
– Фрэнк, я понимаю, что не имею права просить об этом, но вынужден. Доктор Джессап не вернется. Он решил остаться и практиковать в Калифорнии. Ну, я почти уверен, что найду ему замену за пару недель, так могу я рассчитывать, что вы задержитесь здесь на это время? – Он уставился на меня с умоляющим видом.