Поймай меня, если сможешь - Страница 50

– Ваше свидетельство о рождении, пожалуйста.

Вынув из бумажника, я вручил документ ей. Пробежав его глазами, она подняла их на меня.

– Мне казалось, Китти сказала, что вас зовут Фрэнк Уильямс. А тут сказано, что вас зовут Фрэнк У. Абигнейл-младший.

– Так и есть, – улыбнулся я. – Фрэнк Уильямс Абигнейл-младший. Вы же знаете Китти. Чуток перебрала шампанского вчера вечером. Всем своим друзьям она тоже упорно представляла меня Фрэнком Уильямсом. Но мне казалось, вам она назвала мое полное имя.

– Могла, – согласилась мисс Гандерсен. – Мне было трудновато разобрать большинство из сказанного ею. Ох уж эти чертовы мексиканские телефоны. Так или иначе, но вы явно пилот «Пан-Ам», и часть вашего имени Фрэнк Уильям, так что, должно быть, вы тот самый.

Как и было велено, по пути я сделал остановку, чтобы обзавестись двумя фотографиями формата на паспорт. Я отдал их мисс Гандерсен и пятнадцать минут спустя вышел из здания консульства с временным паспортом в кармане. Вернувшись в аэропорт и переодевшись в костюм, я купил билет до Лондона у стойки «Бритиш Оверсиз Эйрвейз», расплатившись наличными.

Мне сообщили, что рейс задерживается и отлетает только в семь вечера.

Тогда, снова облачившись в мундир пилота, я скоротал шесть часов, развешивая по Мехико свои декоративные фантики. Отбывая в Лондон, я был на 6500 долларов богаче, а к своре ищеек, идущих по моим следам, присоединились мексиканские federales.

В Лондоне я поселился в отеле «Ройял Гарденз» в Кенсингтоне под именем Ф. У. Адамс, представившись пилотом TWA, пребывающим в отпуске. К альтернативному аллониму я прибег из соображения, что лондонская полиция скоро получит запросы по поводу Фрэнка У. Абигнейла-младшего, также известного под именем Фрэнка Уильямса, бывшего пилота «Пан-Ам».

В Лондоне я задержался всего на несколько дней, ощутив душевный гнет, то же беспокойство, которое донимало меня в Штатах. В Лондоне до меня дошло, что побег из США проблему отнюдь не решил, что офицеры мексиканской полиции и Скотланд-Ярда занимаются тем же делом, что и копы в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе, то бишь ловят жулье. А я был жуликом.

...

Отбывая в Лондон, я был на 6500 долларов богаче, а к своре ищеек, идущих по моим следам, присоединились мексиканские federales.

В свете этого откровения и небольшого состояния в наличной валюте, рассованной мной по разным местам, благоразумие диктовало мне жить как можно тише и осмотрительнее под вымышленным именем в каком-нибудь захолустном иностранном пристанище. Умом я преимущества подобного образа действий понимал, но как раз благоразумия в числе моих качеств, похоже, и не было. На самом деле я был просто не способен к здравым рассуждениям, как я теперь понимаю, мной повелевали страсти, мне неподконтрольные. Теперь я жил по принципу: за мной охотятся, охотники – полицейские, значит, полицейские негодяи. Я вынужден красть, чтобы выжить, чтобы финансировать мой нескончаемый побег от негодяев, следовательно, мои противозаконные способы изыскания средств вполне оправданны. Так что, проведя в Англии меньше недели, я одарил Пикадилли толикой своих «пикадиллей» и упорхнул в Париж в самодовольном убеждении, что прибег к мошенничеству ради самозащиты.

Психиатр взглянул бы на мои действия под другим углом. Сказал бы, что я хотел быть пойманным. Потому что теперь досье на меня начала собирать и британская полиция.

Быть может, я и в самом деле хотел, чтобы меня поймали. Быть может, я жаждал помощи, а мое подсознание подсказывало, что власти окажут мне эту помощь, но на сознательном уровне я ни о чем подобном тогда и не помышлял.

Я в полной мере осознавал, что сижу на карусели, пошедшей вразнос, готовой сорваться с круга, и слезть с нее я уже не мог, но чертовски не хотел, чтобы эту круговерть остановили копы.

Не пробыв в Париже и трех часов, я повстречал Монику Лавалье и вступил в отношения, не только расширившие мои корыстные перспективы, но и в конечном счете сгубившие мой медовый улей. Задним умом я понимаю, что должен поблагодарить Монику. Как и «Пан-Ам», хотя некоторые из руководителей компании могут с этим не согласиться.

Моника была стюардессой «Эр Франс». Я встретил ее в баре отеля «Виндзор», где она и несколько десятков других представителей летного состава «Эр Франс» устроили торжество в честь первого пилота, уходившего на пенсию. Если я и познакомился с виновником торжества, то напрочь позабыл его, потому что был буквально загипнотизирован Моникой. Она была пьянящей и искрящейся, как чудесное шампанское, поданное к столу. Меня на вечеринку пригласил первый офицер «Эр Франс», увидавший, как я в форме «Пан-Ам» регистрируюсь у стойки портье. Тут же подоспев, он увлек меня в бар, а когда представил Монике, мои искренние протесты замерли на губах.

Она была обладательницей всех чар и достоинств Розали, но без следа вериг, наложенных той на себя. Очевидно, я произвел на Монику такое же впечатление, потому что мы были неразлучны на протяжении всего моего пребывания в Париже и в мои последующие визиты. Если Моника и помышляла о том, чтобы выйти за меня замуж, то ни разу не произнесла этого вслух, зато уже через три дня после знакомства привела меня домой, чтобы представить семье. Они были восхитительными людьми, и особенно меня заинтриговал папаша Лавалье.

Он был печатником и владельцем небольшой типографии в предместьях Парижа. Меня тотчас захватила идея усовершенствовать свою аферу с липовыми чеками «Пан-Ам».

– Знаете, у меня в административном офисе «Пан-Ам» есть хорошие связи, – как бы между прочим сказал я за ланчем. – Может, мне удастся раскрутить «Пан-Ам» на размещение у вас кое-каких заказов на типографские работы.