На самом деле меня там не знали, но я намеревался эту ситуацию изменить.
Остановившись, стюардесса указала на десятки билетных касс, выстроившихся по всему периметру исполинского вестибюля. Кассы в Ла Гуардии имелись, должно быть, у сотни компаний с хвостиком.
– Обналичьте свой чек у одной из этих стоек. Ваш чек примет любая.
– В самом деле? – спросил я, несколько удивившись, но сумев скрыть этот факт. – Это персональный чек, а мы здесь не работаем, знаете ли.
– Да без разницы, – пожала она плечами. – Вы пилот «Пан-Ам» в форме, и любая здешняя авиакомпания примет ваш личный чек в качестве любезности. В Кеннеди ведь так делают, не так ли?
– Не знаю. Мне еще не выпадал случай обналичить чек у билетной стойки, – не кривя душой, признался я.
Ближайшей оказалась стойка «Американ». Подойдя, я предстал перед свободным билетным клерком.
– Вы не могли бы обналичить мне персональный чек на 100 долларов? – спросил я, держа чековую книжку наготове.
– Разумеется, с радостью, – улыбнулся он, едва поглядев на нее. И даже не спросил документы.
С той поры мне частенько доводилось обналичивать чеки у стоек авиакомпаний. Я ощипывал Ла Гуардию, как лиса – птицеферму. Этот аэродром был столь грандиозен, что риск попасться сводился почти к нулю. Например, я обналичивал чек у стойки «Истерн», потом переходил в другую секцию терминала и доил кассу еще какой-нибудь авиакомпании. Я был осторожен. Никогда не подходил к одной и той же стойке дважды. Отработал сокращенную версию той же аферы в Ньюарке и нагрянул в Тетерборо ради пары смачных укусов. Я выдавал липу быстрее, чем питомник саженцы.
У каждого азартного игрока есть своя игра на выезде. Моя заключалась в набегах на отели и мотели, где останавливался транзитный летный состав. Я даже купил авиабилет до Бостона и обратно – честный билет, приобретенный на бесчестные деньги, и закидал аэропорт Логан и окружающие его пансионаты для летного состава бумажными бомбочками, прежде чем удрать обратно в Нью-Йорк.
Упоенный успехом, ободренный легкостью, с которой прокатывал за пилота, я решил, что наконец-то готов к операции «Эстафета».
Я снимал квартирку в доме без лифта в Вест-Сайде на имя Фрэнка Уильямса, и квартплату пунктуально вносил наличными. Домовладелица, с которой я виделся только по случаю платежей, считала, что я работаю в магазине канцтоваров. Никто из других жильцов меня не знал, а я никогда не появлялся в доме в своей пилотской форме. Телефона у меня не было, и никакой почты я на этот адрес не получал.
И когда я собрал манатки и съехал, не осталось ни малейшего следа. Меня не выследила бы и лучшая ищейка с носом-воронкой с Голубого хребта.
Автобусом добравшись до Ла Гуардии, я вошел в эксплуатационный отдел «Истерн». В нем трое молодых людей работали за стойкой, перегораживающей помещение.
– Да, сэр, могу чем-нибудь помочь? – осведомился один из них.
– Мне нужна эстафета до Майами на вашем ближайшем рейсе, если есть места, – заявил я, извлекая свое подложное удостоверение «Пан-Ам».
– Один вылетает через пятнадцать минут, мистер Уильямс, – ответил он. – Хотите успеть на этот или подождете послеполуденного? Откидное сиденье свободно на обоих.
Мешкать я не желал.
– Лучше этим. Будет побольше времени поваляться на пляже.
Он подвинул мне розовый бланк. Я еще ни разу его не видел, но он был мне знаком благодаря интервью с любезным капитаном «Пан-Ам». Информация требовалась по минимуму: имя, компания, табельный номер и должность. Заполнив бланк, я вернул его, и работник, оторвав верхнюю копию, отдал мне. Я знал, что это мой посадочный талон.
Потом он снял трубку телефона и попросил вышку FAA. Внезапно у меня в желудке затрепыхались желтые бабочки.
– Это «Истерн», – произнес он. – У нас откидное на рейс 602 до Майами. Фрэнк Уильямс, второй пилот, «Пан-Ам»… Ладно, спасибо. – Повесив трубку, он кивком указал на дверь за стеклянным окошком. – Можете пройти там, мистер Уильямс. Посадка на борт через ворота слева от вас.
Это был 727-й. Большинство пассажиров были уже на борту. Отдав розовый листок стюардессе у двери воздушного судна, я свернул к кокпиту с таким видом, будто проделывал это годами. Пребывая в дерзком и благожелательном настрое одновременно, я сунул свою сумку в отсек, указанный стюардессой, и втиснулся через узкий люк в кабину.
– Привет, я Фрэнк Уильямс, – сообщил я троим сидевшим внутри.
Они были заняты тем, что позднее стало известно мне как предполетная проверка, так что проигнорировали меня, ограничившись кивками в знак приветствия.
Я оглядел загроможденную приборами кабину, и бабочки запорхали вновь. Я не видел откидного сиденья, как бы оно ни выглядело. В кокпите было только три сиденья, и все они были заняты.
Потом бортинженер, подняв глаза, улыбнулся.
– Ох, извините, – протянул руку у меня за спиной и закрыл дверь кабины. – Присаживайтесь.
Как только дверь закрылась, крохотное сиденье, прикрепленное к двери, со щелчком откинулось. Я опустился на тесный насест, чувствуя потребность в паре затяжек. А ведь я не курил.
Никто не перекинулся со мной больше ни словом, пока мы не взлетели. Потом капитан – краснолицый мужчина с проседью в каштановых волосах – представил себя, второго пилота и бортинженера.
– Давно вы в «Пан-Ам»? – поинтересовался капитан, и по его тону было ясно, что это только для поддержания беседы.
– Восьмой год, – ляпнул я и тут же пожалел, что не сказал «шесть».
Однако ни один из троих не выказал ни малейшего удивления. Очевидно, подобный стаж согласовывался с моим рангом.